Мы не смогли приблизиться к Лордам. Армия Твердеца осадила город и блокировала его двойным кольцом. Угрюмое черное облако накрыло его целиком. Края тучи рвали яростные молнии, противодействуя мощи Восемнадцати, – Твердец подступил к городу не в одиночестве.

Кажется, Круг твердо решил расквитаться за Шепот.

– Я смотрю, Душелов и Крадущийся работают в полную силу, – заметил Ворон после одного особенно яростного обмена ударами. – Предлагаю отойти южнее и выждать. Если они покинут город, то мы присоединимся к остальным, когда они побегут в Ветреный Край. – Его лицо жутко исказилось – ему не понравилась эта перспектива, потому что он знал Ветреный Край.

Мы отошли на юг и присоединились к прочим солдатам, отбившимся от своих частей. Укрывшись, мы выжидали двенадцать дней. Ворон организовал из солдат некое подобие воинского отряда. Я проводил время с пером в руках и в размышлениях о Шепот, гадая о том, насколько сильно она сможет повлиять на ситуацию на востоке. То немногое, что я успел увидеть вокруг Лордов, убедило меня в том, что она – последняя реальная надежда нашей стороны.

До нас дошли слухи, что мятежники и в других местах давят на нас почти с такой же силой. Кажется, Госпожа перебросила с востока Повешенного и Костоглода, чтобы усилить сопротивление. По одному из слухов, Меняющий погиб в сражении под Рожью.

Я тревожился об Отряде – наши братья оказались в Лордах до прихода Твердеца.

Никто из наших не умирал, не поведав мне о себе. Как я смогу выслушать их, находясь в двадцати милях от города? Сколько подробностей в рассказах будет утеряно, если мне придется записывать их после свершившихся фактов? И сколько братьев погибнут, а их смерти никто даже не заметит?

Но большую часть времени я думал о Хромом и Госпоже. И терзался.

Вряд ли я теперь стану сочинять романтические фантазии о нашем нанимателе. Я был слишком близок к ней. И больше я не влюблен.

Я стал одержимым. Меня преследуют вопли Хромого. Меня преследует смех Госпожи. Преследует подозрение, что мы прокладываем дорогу чему-то такому, что следует стереть с лица земли. Преследует убеждение, что те, кто стремится уничтожить Госпожу, лишь немногим лучше ее.

Меня преследует ясное осознание того, что зло в конце всегда торжествует.

Ох, черт! Тревога. Отвратительное черное облако перевалило через холмы и ползет на северо-восток. Все вокруг носятся, хватают оружие и седлают лошадей. А Ворон орет на меня, чтобы я пошевеливался…

Глава пятая

Твердец

Воющий ветер швырял нам в спины заряды пыли и песка. Мы отступали, шагая задом наперед, а песчаная буря отыскивала в одежде и кирасах малейшие щелочки. Пыль и песок, смешиваясь с потом, превращались в вонючую соленую грязь. Горячий и сухой воздух быстро высасывал из нее влагу, и она засыхала комками. Губы у всех потрескались и распухли, языки превратились в заплесневелые подушки, царапающие шершавую корку на внутренней стороне щек.

Армия Зовущей Бурю уносила ноги. Мы страдали едва ли не столько же, сколько мятежники. Видимость сократилась до жалкого десятка ярдов. Я едва различал людей слева и справа и видел лишь двоих из арьергардной цепочки – они тоже шли спиной вперед. Противник был вынужден следовать за нами лицом к ветру, но это меня мало утешало.

Внезапно солдаты в соседней цепочке торопливо изготовились, натягивая луки. Из пыльной круговерти вынырнули чьи-то высокие силуэты, вокруг них тенями развевались плащи, хлопающие на ветру, точно крылья огромных птиц. Я тоже сорвал с плеча лук и пустил стрелу, почти уверенный, что ветер отнесет ее в сторону от цели.

Но я ошибся. Всадник взмахнул руками, и его лошадь, развернувшись, помчалась вдогонку за ветром и остальными животными с опустевшими седлами.

Враги не давали нам передышки и держались впритык, стараясь перестрелять по одному раньше, чем мы пересечем Ветреный Край и доберемся до Лестницы Слёз, где обороняться куда легче. Им хотелось, чтобы каждый из нас, мертвый и обобранный, остался лежать под безжалостным солнцем пустыни.

Шаг назад, шаг назад. Невыносимо медленно. Но выбора нет. Если мы повернемся к ним спинами, то они хлынут на нас волной. Приходится заставлять их платить за каждую попытку приблизиться, наводить страх на бесчисленных врагов.

Подарок Зовущей Бурю стал нашей самой надежной броней. Ветреный Край и в лучшие-то времена дик и суров – плоский, бесплодный и сухой. Здесь никто не живет, и песчаные бури тут – самое обычное дело. Но никогда еще не видел он такой бури, что ревела час за часом, день за днем, стихая лишь ночью. Она делала Ветреный Край ужасным для любого живого существа, но именно буря не давала погибнуть Отряду.

Теперь нас стало около трех тысяч, и мы отступали перед неумолимой волной, захлестнувшей Лорды. Отказавшись разделиться, наше маленькое братство превратилось в ядро, которое стало обрастать другими беглецами, едва Капитан сумел силой вывести нас через линии осаждающих. Мы стали мозгом и нервами бегущей призрачной армии. Сама Госпожа отдала приказ всем имперским офицерам временно подчиняться указаниям Капитана. В ходе северной кампании только Отряд смог добиться выдающихся успехов.

Кто-то вышел сзади из воя и пыли, постучал меня по плечу. Я резко обернулся. Покидать свое место в линии обороняющихся было еще рано.

На меня смотрел Ворон. Капитан догадался, где меня можно отыскать.

Вся голова Ворона была обмотана тряпками. Я прищурился, заслонив ладонью глаза. Ворон прокричал что-то вроде «Ея оот ката». Я потряс головой. Он ткнул пальцем куда-то назад, вцепился в меня; подтянул ближе и провопил мне в ухо:

– Тебя зовет Капитан.

Конечно, зовет. Я кивнул, протянул ему лук и стрелы и, склонившись, двинулся навстречу ветру и песку. Оружия не хватало. Стрелы, которые я ему дал, были стрелами мятежников, прежде пущенными в нас из-за коричневатой пыльной завесы.

Шарк, шарк, шарк. Я шел, наклонив голову, скорчившись и почти закрыв глаза, и на макушке у меня начал нарастать слой песка. Мне не хотелось возвращаться. Капитан не скажет мне ничего такого, что я хотел бы услышать.

В мою сторону, подскакивая, покатился большой куст и едва не сбил меня с ног. Я рассмеялся. С нами шел и Меняющий, и мятежники зря выпустят немало стрел, когда куст до них докатится. На каждого из нас их приходилось человек десять или пятнадцать, но даже такой перевес не мог ослабить их страха перед Взятым.

Я брел навстречу зубастому ветру, пока не уверился, что я или зашел слишком далеко, или потерял направление, что было по сути одно и то же. Я уже собрался сдаться, но тут вошел в чудесный островок спокойствия. Я сделал еще несколько шагов, пошатываясь из-за внезапного отсутствия ветра. В моих ушах все еще слышался рев бури – они отказывались поверить в тишину.

Внутри безветренной зоны тесно, колесо к колесу, катились тридцать фургонов, в большинстве своем перевозящие раненых. Фургоны окружала тысяча человек, устало бредущих на юг. Уткнувшись взглядами в землю, они с ужасом ждали своей очереди сменить кого-либо в цепи обороняющихся. Не было слышно ни разговоров, ни шуток. Эти люди видели слишком много поражений и следовали за Капитаном лишь потому, что он пообещал им шанс выжить.

– Костоправ! Сюда! – С правого фланга линии фургонов мне замахал рукой Лейтенант.

Капитан походил на залегшего в спячку медведя, которого разбудили раньше времени. Седые волосы на его висках топорщились, когда он пережевывал слова перед тем, как их выплюнуть, кожа на лице обвисла, а глаза превратились в две темные впадины.

– Кажется, я приказывал тебе никуда не отлучаться, – произнес он с бесконечной усталостью.

– Настала моя очередь…

– Тебя это не касается, Костоправ. Дай-ка я попробую повторить все настолько простыми словами, чтобы понял даже ты. Нас три тысячи. Мы в непрерывном контакте с мятежниками. И у нас только один полоумный шаман и один настоящий врач, чтобы позаботиться обо всех. Половина энергии Одноглазого уходит на то, чтобы помогать поддерживать этот островок спокойствия. Вот и получается, что все медицинские заботы ложатся на твои плечи. А это означает, что ты не должен рисковать в арьергардных стычках. Ни под каким предлогом.